Исторически совсем недавно – в середине ХХ века –во взаимоотношениях человека и природы преобладали слова «преодоление» и даже «покорение». О «защите» ее в СССР заботилось только скромное Общество охраны природы. Европа и Северная Америка спохватились раньше нас. Еще в 1961 году в Шведском королевстве заработало Управление по охране окружающей среды. Там же, в Швеции, в 1972 году состоялась конференция ООН, результатом которой стало создание международной программы по окружающей среде и ЮНЕП – организации, подобной ЮНЕСКО, только не по культуре, науке и образованию, а по экологии. Примерно в то же самое время, в тихие 70-е, и в Советском Союзе стало входить в моду это понятие. А сегодня уже и целый 2017-й год ей посвящается.
Профессиональные экологи, которых было в советские времена совсем немного, поначалу пытались протестовать против термина «экология»: «Это не научно! Можно говорить, например, об экосистеме болота, пойменного луга или даже об экосистеме газона. Но общая экология…». Журналисты спорили с учеными. Нам понравилось, что переводится слово «экология» примерно как «наука о доме»: ойкос – дом по-гречески, Ойкумена – обитаемое пространство. В наших руках была весьма влиятельная пресса, и слово быстро зажило своей жизнью, появились словосочетания «экология жилища», даже «экология культуры»…
Но наступил апрель 86-го, и в одно далеко не прекрасное утро изменилось всё. Перепуганное мировое сообщество в считанные часы осознало, что грозное явление «экология» взломало многое в прежней упорядоченной жизни и, прежде всего, – границы государств. Нет, пограничники все еще несли и несут свою службу. Просто появилась сила грознее их оружия и коварней нарушителей границ.
26 апреля 1986 года специалисты по радиационной безопасности одной из шведских атомных электростанций, расположенной недалеко от шхер Балтийского моря, увидели на своих приборах резкое повышение радиационного фона. Своя станция работала в заданном режиме. В первые минуты шведы-атомщики грешили на Игналинскую АЭС, расположенную в Советской Литве. Ошиблись. Тогда обратились к НАСА. Снимки с американского спутника показали страшную беду на АЭС в 130 километрах севернее Киева – Чернобыльской: там был разрушен реактор четвертого блока. Ветры мгновенно понесли радионуклиды на Украину, в Россию, в Прибалтику, даже до Англии добралась микроскопическая пыль Чернобыля, но больше всего пострадала Белоруссия.
Последствия катастрофы ощущаются и сейчас, и одно из главных – выросшее недоверие европейских правительств и населения к атомной энергетике вообще.
Только во Франции отношение к атомным электростанциям осталось более или менее лояльным. Яростнее всех борются против АЭС в Великобритании, придумывают альтернативные источники энергии, только чтобы не допустить на остров «мирный атом», – недавно вот изобрели гибрид ветряка и солнечных батарей.
Протестуют немцы. Они с удовольствием ходят с круглыми значками «Atom kraft? Nein danke» («Атомная энергия? Спасибо, нет»). Самое главное, что замечаешь, въезжая в Германию из Польши – леса ветряков на фоне цветущих желтеньким рапсовых полей. Они настолько высоки, красивы и изящны, эти правнуки ветряных мельниц, ветрогенераторы электроэнергии, что становится даже завидно: и почему у нас их нет в таких масштабах? Но тут же себя одергиваешь, вспоминая мощную и вроде бы «экологичную» гидроэнергетику собственной страны, каскад волжских ГЭС, превративших Волгу в цепь исполинских прудов, а также Саяно-Шушенскую ГЭС, гидроэлектростанцию с огромным водохранилищем, проектировщики которой, видимо, просто забыли оснастить станцию системой автономного энергоснабжения, отчего в первые минуты после катастрофы 2009 года людям-героям пришлось вручную прекращать подачу воды для выработки тока в одном месте и выпускать лишнюю воду из водохранилища ГЭС – в другом…
В нашей стране после Чернобыльской катастрофы прекратились почти все споры об экологии. Тут дело надо было делать. Причем почти на пустом месте.
Ученые московского Курчатовского института, вскоре прибывшие в город Припять – «резиденцию» Чернобыльской АЭС, привезли с собой измерительные приборы большой мощности, т.к. на месте даже нечем было измерить чудовищные радиационные поля в рукодельном вулкане – разверзшемся четвертом блоке. А надо было еще и ввести их в «жерло». Как?
Мне уже доводилось в «Столетии» рассказывать об остроумном, чисто русском решении этой сверхтрудной задачи. Ученые насобирали по всему городу Припяти (из которого были эвакуированы в день взрыва все жители) детские игрушки на колесиках: грузовички, игрушечных коней, привязали им на спинки приборы, все эти конструкции посадили на жесткие тросы, сами оделись в защитные костюмы и отправились к «вулкану» заталкивать внутрь приборы на «коняшках», а потом вытягивать их обратно.
Почему же такое случилось? Потому что проектировщики АЭС настолько пренебрегли экологией нашего общего дома – Земли и настолько верили в свою конструкторскую планиду, а также в человеческую аккуратность и ум эксплуатационников, что не рассматривали даже и гипотетическую возможность катастрофы, подобной Чернобыльской. Считалось, что «всё под контролем». Поэтому и не было на станции приборов для измерения слишком большого радиационного поля. Не говоря уж о самом взрыве.
Несколько лет спустя мы с коллегой, собственным корреспондентом «Комсомольской правды» по Белоруссии Ольгой Егоровой и членом-корреспондентом Академии наук Белорусской ССР, известным физиком В.Б. Нестеренко отправились в Могилевскую область – посмотреть, что сделано в республике для улучшения экологической обстановки. Василий Борисович захватил с собой профессиональные дозиметры. Сначала побывали в одной деревне, в гостях у брата моего мужа. В его огороде росли и цвели подсолнухи-великаны гораздо выше трех метров. «Таццяна, - назвал меня Федор Петрович по-белорусски. – Вы не поверыте. Я ёй, траве гэтай, клиння у стебель устауляю, каб не росла, а яна расте и расте…». Такова была мощь радиации.
На деревенском кладбище, где похоронен мой свекор, мы убедились в сугубой материальности радионуклидов. Наш ученый спутник измерил радиацию на трех могилах подряд. Те, что были по обе стороны от последнего пристанища свекра, фонили страшно. А над Петром Семеновичем все было чисто. Массивное дерево, стоявшее точно к югу от его могилы, приняло на себя весь предназначавшийся могиле град крошечных радиоактивных осколков…
Потом мы поехали на ольгиной «Волге» в самую тяжелую Зону – в соседнее село. Тогда многие публицисты сравнивали чернобыльские земли с ужасным местом – тоже Зоной – из романа братьев Стругацких «Пикник на обочине» и фильма Андрея Тарковского «Сталкер» по мотивам этого романа. Сравнение оказалось ярким, но неточным. Опасные «ловушки» из района визита инопланетян в «Пикнике…» хотя бы заявляют о себе – странным искривлением воздуха, например, каким-то напряжением атмосферы и другими тревожными сигналами вплоть до взрыва, а радиоактивная Зона вообще никак не предупреждает. Разве что сонливость навалилась, едва я вышла из машины, но это, может, от волнения? Мы знали, что загрязнение «радиоактивного сада» в этом месте составляет 400 кюри на квадратный километр при норме 15. Измерили – точно. Сад с плодовыми деревьями был огорожен покосившейся изгородью, в километре от него работал сельский детский садик, заведующая которого рассказала нам, что землю вокруг здания меняли на тот момент уже четыре раза, снимая верхний слой и насыпая чистую. «А куда старую землю свозили?», - спросили мы. «Вон туда», - женщина спокойно кивнула на соседний лес…
Чернобыльская катастрофа заставила ввести в расширившееся определение «экологии» еще и безмятежную психологию людей. Но вскоре и она стала меняться.
Психология играет весьма заметную роль в решении экологических проблем. Одну из самых главных сейчас поставил мусор, мусорные залежи по всему миру, которые и до Африки с ее довольно малым потреблением добрались, – причем туда «благодаря» заведомо бессовестным затеям всемирно известных фирм сваливать кучи отходов куда подальше от родной цивилизации.
В деле об уничтожении мусора самым разумным способом… опять лидирует королевская Швеция. Более 99 % отходов в этой стране перерабатывается, используется повторно и только около процента скрывается с глаз долой путем глубокого захоронения. А Европейский союз, в который входит и Швеция, хоронит целых 34 % мусора и только остальное перерабатывает. Аккуратные шведы охотно распределяют отходы своей квартиры по отдельным контейнерам на мусорке: пищевые – в один контейнер, пластик – в другой, картон в третий, стекло в четвертый, металл в пятый, а вот остатки лака для ногтей внимательные дамы опускают в контейнер для особо опасных отходов вместе с лампочками и батарейками.
Так же поступают и в других странах Европейского союза, и в Республике Корея. В Южной Корее вообще живут по правилам государственной политики «зеленого роста». Она включает в себя внедрение инновационных экологических разработок, использование самых современных технологических новшеств в деле охраны природы, внимание к проблемам озеленения, использование возобновляемых источников энергии и более экологичного транспорта (чиновники и предприниматели пересаживаются на электромобили), а также воспитание населения в уважении к природе. Впрочем, последнее можно было и не упоминать. Корейцы, самый трудолюбивый, чадолюбивый и едва ли не самый вежливый народ на земле, с самого раннего детства приучаются к строгой дисциплине, труду, любви к знаниям, уважению к старшим родственникам и старшим по положению в обществе, так что им не надо повторять дважды, как нужно поступать с мусором. Распределять по разным контейнерам? Так и сделаем.
Но именно то, что едва ли не с радостью – во всяком случае, без особого раздражения – выполняют жители Западной Европы и развитых стран Азии, становится порой непреодолимым препятствием для наших «вольных» донельзя сограждан.
Нести старую батарейку в ящик, поставленный на столе в подъезде? С ума, что ли, сошли? И батарейка падает в мешок для мусора, откуда важно уезжает на современнейшем мусоровозе на полигон, т.е. на едва организованную свалку. А там тоже никто не разбирает мусор и не выковыривает стекло и батарейки из гор картофельных очисток. Вот так и воздвигаются ядовитые горы на окраинах Москвы и других городов. А сколько дряни в аккуратно завязанных пакетах кидают из окон машин прямо на опушку леса отъезжающие с дач после выходных горожане?! А в Пироговском лесопарке напротив Мытищ никогда не бывали? Это большой «пикник на обочине» Волковского шоссе. Вернее, его отвратительные остатки.
Сижу, размышляю над малоразрешимой проблемой отечественного мусора. И вдруг, представьте, получаю позитивную информацию с родины, из Саратова! Почему я так удивилась? Да потому, что когда-то, в 1993 году, будучи корреспондентом «Комсомольской правды», беседовала с ныне покойным Алексеем Владимировичем Яблоковым, членом-корреспондентом РАН, видным экологом, и в списке наиболее важных вопросов от читателей газеты, собранных со всего Союза, который я ему показала, мы с ним обнаружили сразу два из Саратовской области. И вот – «положительный пример». Телефонный разговор. Моя коллега, известный саратовский эколог, бывший сопредседатель Общественного комитета спасения Волги Ольга Никитина рассказывает:
- Тут у нас в области, в Балаково, в конце прошлого года заработал мусороперерабатывающий комплекс. Уже второй в Саратовской области! Первый запустили в Энгельсе в марте 2015-го. Так что все наше Заволжье стало, если хочешь, зоной цивилизации. На правом берегу Волги такого пока нет. Но, как водится, население не очень-то довольно.
- Не хотят разбирать мусор на осколки-бумагу-объедки?
- Да нет. Боятся, что коммунальные платежи еще больше вырастут.
Что тут скажешь? Новый поворот темы? Сплетение разнородных тем, которое не идет на пользу природе? Мне кажется, всё проще.
У нас такая просторная страна, что люди просто еще не видят «малые угрозы» – например, от того же мусора. Считают такую угрозу скорее эстетической, от которой не помирают, не то что от Чернобыльской катастрофы.
В ту же масштабно-тревожную схему укладывались и грозные, набатные письма почти четвертьвековой давности: о химоружии в Вольске и об АЭС, построенной в километре от волжского берега в городе Балаково и, словно назло, как раз напротив Вольска. И вот по этим-то, очень тяжелым сигналам меры приняты, причем на самом высоком уровне. Что касается атомной энергетики, то после Чернобыля на всех АЭС усилены меры безопасности, переобучен персонал. А для уничтожения химического оружия был построен специальный завод в поселке Горный в саратовском Заволжье. Вещества в тех «емкостях» (не будем уточнять), в которых они находились, со всеми предосторожностями перемещали в специальные заводские устройства и под контролем не только экспертов, но и общественности, которой сообщались все новости, превращали в безопасные субстанции. То же самое происходило в других местах хранении отравляющих веществ военного назначения. Химоружие как таковое было практически уничтожено.
Но не только это стало главной экологической победой нового времени. Едва ли не важнее то, что учреждены серьезные общественно-государственные структуры, например, межрегиональные природоохранные прокуратуры и министерство природных ресурсов и экологии РФ, которые создают надежную систему экологической безопасности России. Ну, а самое главное то, что родилась, выросла и выучилась толковая молодежь, которая оказалась умнее нас. И объявленный Год экологии - тому свидетельство.
